За тех, кто далеко, мы пьем,
За тех, кого нет за столом -
За славного Тэмми,
Любимого всеми,
Что ныне сидит под замком.
За тех, кто далеко, мы пьем,
За тех, кого нет за столом -
За Чарли, что ныне
Живет на чужбине,
И горсточку верных при нем!
Свободе - привет и почет,
Пускай бережет ее разум,
А все тирании пусть дьявол возьмет
Со всеми тиранами разом!
В общем-то, для восторга зала и ужаса начальства хватило бы и этого. Но
дальше пошло нечто вовсе несусветное:
Да здравствует право читать!
Да здравствует право писать!
Правдивой страницы
Лишь тот и боится,
Кто вынужден правду скрывать!
Зал уже подпевает, вернее, тихо подвывает от восторга. "Ответственные"
сидят с кислыми мордами - а поди придерись, стихи-то хрестоматийные, сто
раз напечатанные...
Остается добавить, что в ту пору Наталья Пинаева была сотрудником
Главного управления исполнения наказаний МВД СССР - проще говоря,
тюремного ведомства.
Текст и подтекст.
(Продолжает Борис Жуков.)
- Но самым коварным и изощренным идеологическим диверсантом на том
фестивале оказался Андрей Крючков.
Он вышел на сцену, спел какую-то вполне нейтральную лирику, ему столь же
нейтрально похлопали. В конце концов он запел свою "визитную карточку" -
"Новогоднюю" ("У хороших людей зажигаются яркие елки..."). И все бы
ничего, но на последних двух строчках зал вдруг разразился торжествующим
хохотом и аплодисментами. Граждане начальники тупо глядели в
представленный на литовку текст (от которого Крючков, ясное дело, не
отклонялся), силясь понять: чего это они все? Ну что тут такого:
Нехороших людей давно скушали серые волки,
И следы тех волков замело еще в прошлом году?
Откуда было гражданам начальникам знать, что уже не первый год на всех
московских слетах и песенных посиделках эти строчки при повторе
несколько видоизменялись:
Нехороших людей развезли давно черные "Волги",
А хороших людей "замели" еще в прошлом году...
Рождение имени.
Рассказывает Алексей Подвальный (Москва).
- Во второй половине 60-х Юлий Ким, тесно связанный в то время с
зарождающимся диссидентским движением, оказался без средств к
существованию: из школы ему пришлось уйти, а от концертов ему
настоятельно рекомендовали воздержаться.
В это время на него вышел режиссер саратовского ТЮЗа с предложением
написать песни для спектакля "Недоросль". Ким, конечно, радостно
согласился, но честно предупредил, что одна только его фамилия на афише
может привести к закрытию спектакля.
- Знаете что,- сказал режиссер, подумав,- возьмите псевдоним. Никаких
хлопот это не требует, а начальству спокойнее.
На том и порешили.
Через некоторое время режиссер с уже готовыми песнями уезжал к себе в
Саратов. Ким провожал его на вокзале ("Я пришел на вокзал
Павелецкий..."). Все уже сказано, обо всем договорено...
- Да, - вдруг вспомнил режиссер,- а псевдоним?
И тут Киму, блестящему импровизатору и тонкому стилисту, начисто
отказала творческая фантазия.
- Иванов,- говорит Ким.
- Нет! - говорит режиссер.- Ну что это за псевдоним?
Поезд трогается. Ким идет рядом с тамбуром, в котором стоит режиссер.
- Петров.
- Нет.
Поезд прибавляет ходу.
- Сидоров.
- Нет.
Ким начинает отставать.
- Михайлов!
Режиссер понимает, что если он опять скажет "нет", следующего варианта
уже не услышит.
- Ладно. Михайлов!
Так родился "Юлий Михайлов" - автор множества всенародно известных песен
из спектаклей и фильмов.
Чуть позже в народе возник вариант известной песенной строчки:
Как Ким ты был, так Ким ты и остался!
Не верь ушам своим.
Рассказывает Александр Городницкий.
- В одной из экспедиций в Атлантике был такой случай. Я что-то делаю на
палубе, и вдруг мне кричат: "Михалыч, давай в радиорубку, тебя "Голос
Америки" передает!" Я, конечно, иду, а у самого внизу живота такой уже,
знаете, холодок... Вхожу. Действительно, из динамика мой голос поет "Над
Канадой небо синее...", а слушают его начальник экспедиции и замполит. И
выражение лица у обоих такое, с которым смотрят на безнадежного
больного: жаль, мол, беднягу, да ничего не поделаешь... Стоим, слушаем,
молчим. Песня кончается, вступает голос диктора: "В эфире - очередная
программа о творчестве советских бардов, преследуемых коммунистическим
режимом..." Тут сочувственное выражение на лицах начальников меняется на
чугунное. "...Мы открыли ее песней Юрия Визбора "Над Канадой" в
исполнении автора..." - Слыхали? - сказал я, круто повернулся и вышел.
Конец - делу ...
Рассказывает Валерий Мустафин (Казань).
То ли конец 70-х, то ли начало 80-х. Ульяновск. Фестиваль "Гамбургский
счет", идею которого предложил замечательный человек, президент клуба
Евгений Сиголаев.
Объявляется конкурс на лучшую песню для закрытия фестиваля. Последним на
сцену выходит Леонид Сергеев и завершает свою серию песен чем-то
гусарским с такими примерно словами:
И мы пойдем попить мадеру,
И будем пить с тобой мы до утра,
И за царя, за Родину, за веру
Мы грянем громкое "Ура! Ура! Ура!"
- Ну, все, - говорит он, оказавшись за кулисами, - кажется, я закрыл этот фестиваль. Навсегда.
Считаю до трех!
Рассказывает Берг.
- 23 июня 1978 года у меня состоялась беседа с подполковником. Точнее, у
него со мной. И называлась - профилактическая. И проходила в большом
сером доме на улице Дзержинского в Саратове.
Собеседник мой очень переживал по поводу моей дальнейшей судьбы, и я,
чтобы хоть как-то его успокоить, пообещал больше не писать двусмысленных
песен. На том он и угомонился.
А я вышел от него и задумался:
- Как же теперь быть? Ведь вся прелесть этих песенок была именно во
втором смысле! А впрочем, я ведь никому не обещал не писать трех-,
четырех- и более-смысленных песен!
С тех пор считаю хотя бы до трех и ни разу еще не обманул этого
замечательного человека!
Так в жизни не бывает.
Рассказывает Александр Городницкий:
- На следующий год после появления злополучной песни "Про жену
французского посла" меня вызвал к себе тогдашний секретарь партбюро,
весьма, кстати, известный и заслуженный ученый в области изучения
твердых полезных ископаемых океана, профессор и доктор наук, седой и
красивый невысокий кавказец с орлиным носом и густыми бровями, обликом
своим напоминавший графа Калиостро. Когда я прибыл к нему в комнату
партбюро, где он был в одиночестве, он запер дверь на ключ,
предварительно почему-то выглянув в коридор.
- У нас с тобой будет мужской разговор, - объявил он мне. - У меня тут
на подписи лежит твоя характеристика в рейс, так вот, ты мне прямо
скажи, что у тебя с ней было.
Удивленный и встревоженный этим неожиданным вопросом, я старался понять,
о ком именно идет речь.
- Да нет, ты не о том думаешь, - облегчил мои мучительные экскурсы в
недавнее прошлое секретарь, - я тебя конкретно спрашиваю.
- О ком? - с опаской спросил я.
- Как "о ком"? О жене французского посла.
Я облегченно вздохнул, хотя, как оказалось, радоваться было рано.
- Что вы, Борис Христофорович, - улыбнувшись, возразил я, - ну что может
быть у простого советского человека с женой буржуазного посла?
- Ты мне лапшу на уши не вешай, - строго обрезал меня секретарь, - и
политграмоту мне не читай - я ее сам кому хочешь прочитаю. Ты мне прямо
говори - да или нет!
- Да с чего вы взяли, что у меня с ней что-то было? - возмутился я.
- Как это с чего? Если ничего не было, то почему ты такую песню написал?
- Да просто так, в шутку, - наивно пытался объяснить я.
- Ну, уж нет. В шутку такое не пишут. Там такие есть слова, что явно с
натуры списано. Так что не крути мне голову и признавайся. И имей в
виду: если ты честно обо всем расскажешь, дальше меня это не пойдет, и
характеристику я тебе подпишу, даю тебе честное слово. Потому что, раз
ты сознался, значит перед нами полностью разоружился и тебе опять можно
доверять.
- Перед кем это - перед вами? - не понял я.
- Как это перед кем? Перед партией, конечно!
Тут я понял, что это говорится на полном серьезе, и не на шутку
обеспокоился.
Последующие полчаса, не жалея сил, он пытался не мытьем, так катаньем
вынуть из меня признание в любострастных действиях с женой французского
посла. Я держался с мужеством обреченного. Собеседник мой измучил меня и
измучился сам. Лоб у него взмок. Он снял пиджак и повесил его на спинку
своего секретарского стула.
- Ну, хорошо, - сказал он, - в конце концов есть и другая сторона
вопроса. Я ведь не только партийный секретарь, но еще и мужчина. Мне
просто интересно знать - правда ли, что у французских женщин все не так,
как у наших, а на порядок лучше? Да ты не сомневайся, я никому ничего не
скажу!
Я уныло стоял на своем.
- Послушай, - потеряв терпение закричал он, - мало того, что я просто
мужчина, - я еще и кавказец. А кавказец - это мужчина со знаком
качества, понял? Да мне просто профессионально необходимо знать, правда
ли, что во Франции женщины не такие, как наши табуретки, ну?
Я упорно молчал.
- Ах так, - разъярился он, - убирайся отсюда. Ничего я тебе не подпишу!
Расстроенный, вышел я из партбюро и побрел по коридору. В конце коридора
он неожиданно догнал меня, нагнулся к моему уху и прошептал:
- Молодец, я бы тоже не сознался!
И подписал характеристику.
"...И стало слово плотью."
В 1981 году, вскоре после XXV слета московский КСП в очередной раз был разогнан властями. Всех предупредили: никаких слетов! Когда, тем не менее, куст "Феня" попытался провести в первую годовщину смерти Высоцкого слет его памяти, участников встречали
наплатформе милицейские наряды и, не давая сойти с нее, сажали во встречную электричку.
Через считанные недели после этого эпизода двое лидеров "Фени" один за другим уехали работать на КАТЭК (если кто уже забыл - "Канско-Ачинский топливно-энергетический комплекс"; попросту говоря, месторождение бурых углей в малоосвоенной части
Востй Сибири).
Таким образом, известное выражение "послать к ядрене фене" обрело после этой истории совершенно точный географический смысл.
Цензура на излете.
Из разных источников.
Как известно, история повторяется в виде фарса. Так, в начале
"перестройки" цензура тратила значительные усилия на предотвращение
пропаганды пьянства и алкоголизма. Эпоха эта совпала с началом массовых
публикаций авторской песни, которая никогда не стеснялась воспевать
ничто человеческое. На этом месте и возник конфликт, решавшийся с
позиции силы. И в различных сборниках появились пламенные строки, в
которых что-то знакомое сочеталось с элементами новизны. Результаты
искусствоведческих исследований проще представить в виде таблицы:
| Автор | Поет | Следует печатать |
| Ю.Ким | Как бы попили,
а как бы попели! |
Чаю попили,
а как бы попели! |
| Ю.Визбор | И пить нам,
и весело петь!
...И душу греть
вином или огнем... |
И петь нам,
и весело петь!
...И душу греть
добром или огнем... |
| А.Городницкий | Прочь тоску гоните вы,
выпитые фляги! | Вы летите по ветру,
посадочные флаги! |
Г.Васильев,
А.Иващенко | С верной подружкой
и кружкой в руке... | С верной подружкой
и книжкой в руке... |
А вот что рассказал харьковский автор Владимир Васильев:
- Люди клянутся, что так и было: в 86 году, в разгар борьбы с алкоголизмом, в Перми какой-то молодой парень поет мою песню "Марш". Ему сказали:
- Нельзя петь "подвыпивший оркестр".
Думали, думали - нашли замену: "пусть грянет надо мной настроенный оркестр"! А эфир прямой. Он очень разволновался и, когда дошел до этого места, спел так: "Пусть грянет надо мной непьющий наш оркестр!"
Следующая часть